Его облачные глубины – словно небесное отражение сакральных «пузырей земли», облака телесные и живородящие, из сонных вздохов которых рождаются сказки каких-то неземных, божественных игр: головы, предметы, фигуры и архитектурные строения, виденные нами разве что в прошлых жизнях. Здесь, в мистическом тумане, в темно-прозрачных слюдяных слоях эпох, перекликаются призрачные скалы-города Леонардо и ангелы Рафаэля, персонажи Толкиена, поэтические шарады в духе Дали и атрибуты древних (будущих?) мифов. И у каждого – своя правдивая история, отзвуки духа времени как дальнее эхо или луч солнца в темной пучине. Романтик-фантаст в нем творил в подчинении у формы, которой Александр посвятил свое «рыцарское служение». Форма, по его утверждению, является сознательным побудительным мотивом к созданию той или иной работы. Содержание и форма у него сливались в оригинальнейшую живописную – световую и композиционную – амальгаму. Виртуозное владение материалом – лессировочной воздушной живописью, дар видеть невидимое – черты творческого почерка Журкина. Он с глубокой щепетильностью и почитанием относился к Необъяснимому, не переступая призрачные границы такта, музыкальности и невероятной мягкости в угоду сюрреалистическому картезианству. Водоворот мистических полусюжетов дает зрителю (хочется сказать, «читателю») право мечтать, «сотворчествовать» с этими мастерски написанными, ирреальными, в то же время до странности реальными, картинами, от безутешно-грустных до полных светлого экстатического чувства.

Саша был «полон музыки, музы и муки». Внутренней муки в борьбе за Прекрасное. Это был глубокий созерцатель, очень спокойный с виду, носивший глубоко в себе любовь ко всему земному миру и превращавший его незаметные чудеса в изысканную фантастику. По словам друзей, он мог «в любой извилистой коряге найти совершенство». Пространственные планы его картин, проступающие, как голограммы, один из-за другого, напоминают срезы минералов, их тончайшие тональные и цветовые переходы, как следы самого Времени: «еле-еле ощутимая, сладостная паутина ассоциаций», по выражению Ляли Галеевой. Его «муза», талантливый скульптор Ляля Галеева, так отзывается о его работах: «Я бы могла попытаться расшифровать содержание работ Александра Журкина. Но, возможно ли, остановившись возле приворожившего тебя на стене старого дома пятна плесени или пожухшего уже мха, объяснить, чей профиль ты узрел в цветных разводах, чье лицо, вынырнув из глубин, глянуло тебе вдруг в самое сердце?»

В начале 80-х молодых художников формального толка, склонных к непонятным ассоциациям и странным, каким-то вовсе не соцреалистическим, способам их выражения, официальное искусство отказывалось понимать. Беззаботные, учтивые «хиппари» с подозрительными идеями, любители блюза и философских бдений, они были поистине «космическими» кумирами молодых (времена «Соляриса» и «ПинкФлойда».) Жигулин и Журкин! Журкин и Жигулин! – жужжало и гудело при их появлении на выставках. Они были прекрасны, как сама та эпоха, ярко воплощая отверженных ею… Более опытные тогда художники, Володя Жигулин и Михаил Спиридонов, помогали Саше расти в области технических живописных навыков. И его всегда вела удивительная художественная интуиция, стремление к совершенству, именуемое великолепным художественным вкусом, и он любил учиться.

«Дорога», Александр Журкин, 1994, холст, масло

Отрывок из статьи искусствоведа С. Соболевской:

«Среди уфимской интеллигенции – директор планетария А.П. Денисов обрел популярность в начале 1980-х, когда заказал Владимиру Жигулину и Александру Журкину панно для интерьера обсерватории. Казалось бы, что в этом особенного? Дело заключалось в том, что эти художники творили под влиянием не менее отверженных, например, Сальвадора Дали и Андрея Тарковского. Раздражение у официального искусства вызывало и их увлечение Ренессансом, конкретно живописью Леонардо да Винчи, Боттичелли. Вот эта гремучая смесь и легла в основу художественного языка их детища, получившего название «Аэлита»

Следить за ходом работ сходились молодые художники, к слову, товарищи Юрия Шевчука. Были среди них Наиль Латфуллин, Евгений Малютин, Михаил Спиридонов, Николай Куприянов, Василь Ханнанов… (Да и кто там только не был! Даже меня не раз заносило поучаствовать в горячих дискуссиях. Много хорошего народу тогда ходило в планетарий! – авт.).

В 1983 году, по окончании работ, прощаясь с местом привычных встреч, художники подписали Манифест Гениализма, своеобразный проект культурной революции и вечного братства художников».

(из статьи «Уфимская Аэлита»,2005 г.).

Время поглотило и братство отверженных, и множество эпохальных событий и людей, но все же поглотило не с головой. Для многих это были поиски истины, абсолюта, зрело утверждение собственного стиля и художественных принципов.

«Призраки Рассвета», Александр Журкин, холст, масло

Рассказывает Ляля Асадуллина, художник, друг и коллега Журкина по работе, вызывая совсем другой, «голографический», слой времени:

«Много лет назад, в середине 80-х, я познакомилась с удивительной четой художников, Лялей и Сашей Журкиными. Наше общение переросло в дружбу, и я благодарна судьбе за это. В наших беседах о музыке, об искусстве Саша часто говорил о своем любимом художнике Леонардо да Винчи. В работах он следовал тому же лессировочному письму с такой тонкой проработкой деталей и световоздушной перспективы, что мазки почти не видны. Все его картины выполнены на высочайшем профессиональном уровне. В 2009–2012 гг. мы с Сашей работали в иконописной мастерской, что при Крестовоздвиженском храме в Уфе. Нас туда занесло не столько религиозное поклонение, сколько, наверное, поиски Истины, а также желание немного заработать, поскольку картины практически не продавались. В течение трех лет Саня каждый день, кроме выходных, приезжал на Телецентр из Черниковки. Тогда я и увидела, как он работает: дотошно, медленно, тонко, словом, перфекционист в лучшем смысле слова. Он работал в специальных очках для ювелиров, и, как бы высоко ни находилась икона в храме, доводил работу до совершенства, не понимая, как можно пренебрегать деталями. У него получились глубокие образы Св. Петра и Павла, Моисея, Св. Троицы и другие… В это же время он стал получать свою небольшую пенсию. Помню его простодушную радость оттого, что вот так просто ему приходят деньги. В быту он довольствовался малым. Несмотря на природную мягкость, не терпел грубости и агрессии. Ключевое качество – безграничная доброта».

Его называли Рыцарем Печального Образа, Дон Кихотом, «не от мира сего», говорили, что в сегодняшнем мире очень мало места для таких, как он. «На взгляд обывателя – блаженный, один из тех «святых безумцев». Творил ради творчества, а не ради признания. Редчайшего таланта человек, волшебного…» (Ляля Галеева). После кончины его назвали ангелом, присоединившимся к сонму себе подобных на небесах (на его последних картинах в лицах-ликах можно узнать черты самого Александра).

Наследие этого удивительного художника нуждается в детальном рассмотрении и изучении. С каждым годом оно становится все более притягательным и загадочным, как божественная игра солнечного луча в небесах, полных туч.

Текст: Эльвира Каримова
«Любимые художники Башкирии», книга 2, серия «Земляки»

#ЛюбимыеХудожникиБашкирии #Легенды #АлександрЖуркин #Художники #Живопись