Где-то за горизонтом – родная деревня Муртазино, исток её дальнего пути. Самая первая школа, учителя, что уходили и уже не возвращались; прелестные березовые рощи, вырубленные под пашни. Девушка-художница из Уфы, что воскликнула, взглянув на её рисунки: «Тебе обязательно надо рисовать!». Затем, в 37-м, трудная дорога на Крайний Север, к отцу; мешок деревенских сухарей, спасший их с матерью в пути.

Страшные морозы, голод в Якутии. Учеба в местной школе, где она была единственной «русской» среди якутов – этого удивительного народа, талантливого и певучего, чью жизненную силу и уникальную художественную культуру впитывала она со всей жадностью детства. Фания очень любила учиться: везде таскала с собой мешок с книгами (были горькие слезы, когда «Отелло» Шекспира сгорел в железной печурке). В Казачьем, у самого моря, Фание впервые открылось чудо полярного сияния: «Сижу на пороге дома, поднимаю голову – с неба льются огромные огни – прекрасно и страшно!».

Работать она начала в 15 лет. Радисткой на пароходе «Шершов» ходила в Якутск по морю Лаптевых, зимовала в районе Тикси, получила медаль заслуженной полярницы – маленькая тоненькая девушка, романтичная, но полная внутренней силы. Уже в замужестве, в Магадане, она решила поступить в художественную школу. Но в круговерти той жизни было не до живописи. В 57-м, в Ягодном, в дельте прекрасной реки Яны, родился сын Юрий. Заветные мечты хранились глубоко внутри. Так северная зима хранит свои краски до короткого, но яркого лета. Это краски цветущей тундры – пустынные сопки Черского хребта («Было так безлюдно, что мы чувствовали себя первопроходцами»). Оранжевая охра, прозрачная синева озер, все оттенки зеленого, присыпанные пеплом ягеля, позднее ожили в её пейзажах и букетах. Суровая монотонность Севера лишь оттеняет его цвета: трогательная красота, хрупкость и ранимость, но вместе с тем – огромная жизненная сила (словно крики редких северных птиц, что водились там во множестве, – стерха, розовой чайки, древесной утки-мандаринки). Сам дух Сибири эхом отразится в её работах, нo позднее. Через некоторое время жизнь Шевчуков совершила еще один из крутых виражей, и окружала их уже совершенно другая природа, гораздо более теплая, но не менее яркая и неизученная.

Семья оказалась в Нальчике. Там, в самодеятельной художественной студии (как хороши они были, 60-е годы, несмотря ни на что!), появилась возможность излить всполохи «северного сияния» её вдохновения. Дочь Наталья часами позировала в студии (правда, иногда за «Мишку на Севере»). Она вспоминает бурную речку Нальчик, отроги кавказских гор и гортанный говор кабардинских мальчишек, также объектов её рисовальных экзерсисов. Можно сказать, что дети, и Юрий и Наталья, словно лучики тоже прониклись маминой художественной страстью.

И там, на Севере, и уже в 90-х, в Питере, где они жили на Синопской набережной, всегда ощущалось единство их душ. Его друзья стали и её друзьями, вместе отправлялись на пленэр, в творческие поездки. Не случайно самый первый, карандашный, портрет – Юрин. Возможно, благодаря переменам, трудным жизненным испытаниям и перипетиям, в которых мать своей заботой и любовью словно лепила портрет сына, мудро направляя его по жизни, он и стал талантливым музыкантом, легендой – бесстрашным провозвестником совести в отечественной рок-музыке.

«Говорят, труднее всего прожить первые 70 лет, а дальше дело пойдет на лад», – заметил когда-то Э.М. Ремарк. …Хрупкая и изящная, несмотря на возраст, с особой плавностью движений, Фания Акрамовна берет кисть и уверенной рукой делает несколько летящих мазков на неоконченном холсте – лепестки ромашки. Ей уже за девяносто, но лучики радости, словно в юности, сияют в ее глазах.

Текст: Эльвира Каримова,
«Любимые художники Башкирии», книга 1, серия «Земляки», стр. 271-273

#ЛюбимыеХудожникиБашкирии #Легенды #ФанияШевчук
#Художники #Живопись #Графика