Мои тетя и мама там преподавали, мама – башкирский язык и литературу. Надо понимать, что интернат – это круглые сутки, вот я и рос среди пионеров и октябрят. И, конечно, там просто невозможно было говорить не по-башкирски.

Когда мне исполнилось года четыре, родители получили квартиру и на период переезда решили меня отправить в детский санаторий, который располагался в черте города за Госцирком. Предполагалось, что всего на месяц, но дом долго не сдавали, и пробыл я там все четыре. Говорили здесь все по-русски. Я ничего не понимал! Отлично помню свое состояние – пришел, говорить не могу. Там и начал рисовать, потому что языка не знал. Мне достался малиновый карандаш, дали бумагу. Помню, что нарисовал малиновый танк. В четыре года! Телевизора же не было, где я танк мог увидеть? Понятия не имею. Может, в кино…

– Получается, вы картинками изъяснялись?

– Не хочу сказать, что это были какие-то пиктограммы или комиксы, но какое-то время так и изъяснялся.

– Русский быстро выучили?

– Я любой язык быстро учу. Всё ждал, когда домой заберут, а меня не забирали и не забирали. Отец был фотографом. Фотографии его остались, где стою среди этих детей. Как фронтовые какие-то фотографии получились…

– Папа был профессиональным фотографом?

– Да! Кроме того, он был журналистом в «Башкортостан пионере», газете «Пионер Башкирии», которая издавалась в Уфе с 1930 года на башкирском языке. Кстати, он по ночам работал. Не знаю, на каком уровне, может, на генетическом, такой режим работы мне передался. По ночам рисую.

– «По ночам больше тем»? Вы учились в художественной школе?

– В художественной школе № 2, она тогда располагалась на улице Ленина в странном таком купеческом доме из красного кирпича. Я там оказался не сразу и довольно неожиданно для всех, включая родителей. Со второго класса ходил в танцевальную студию народного танца к Фае Сахиповне Гареевой, все считали, что буду танцевать в ансамбле Файзи Гаскарова. «Гаскаровцам» давали стипендию больше, чем у студентов! Мой одноклассник пошел, я – нет. В девятом классе решил, что хватит танцевать. А какое-то время и танцевал, и в художественной школе учился, куда меня рисунки на асфальте завели.

«Урал Батыр», Азат Кужин, иллюстрации к эпосу «Урал Батыр»

Во втором подъезде нашего дома жил такой живописный старик – будто сошедший с экрана, как из старых кинофильмов или из телепередач канала «Культура». Аккуратный, в берете. У него жена ещё была, по возрасту годившаяся в дочери, лет тридцать разницы. Подходит раз этот сосед и смотрит внимательно, как я рисую на асфальте перед домом коня мелом. Потом он пришел к маме и сказал, что надо срочно меня отдать в художественную школу. Убедил. Так я там и оказался в срочном порядке. Смешно вспоминать, в художественной школе страшно не любил среду только за то, что в этот день проходили занятия по истории искусств и ещё по скульптуре, с этим пластилином из-под ногтей! Сейчас обожаю и историю искусств, и скульптуру! Но как художник я больше всё же в нефтяном институте сформировался.

– В Уфимском нефтяном?

– Да. Я поступал на худграф пединститута, и у меня баллов не хватило. Тогда существенные преимущества были у абитуриентов, приехавших из деревни, а я – уфимский. В общем, не прошел. Устроился лаборантом на кафедру архитектуры, и как в другой мир попал! Так мне стало интересно! На следующий год поступал уже в Уфимский нефтяной институт и закончил его архитектурно-строительный факультет по специальности «архитектура». Теперь уже много лет живу в Польше, работаю иллюстратором и без ложной скромности могу сказать, что с нашей школой рисования чувствую себя очень уверенно в профессиональной среде. Я такой сильный! Мне линейка не нужна для построений, у меня мозг сам всё выстраивает! Поэтому считаю, что художника, рисовальщика из меня сделала уфимская кафедра архитектуры.

Кстати, в польском языке художник официально – «рисовник». И мне самому больше нравится русское «рисовальщик». Уверен, что архитекторы и есть самые лучшие иллюстраторы. Это всё гармония, проверенная алгеброй! Ведь что такое иллюстратор? Иллюстратор, я думаю, прежде всего – аналитик. Никто так подробно не читает произведение, раскладывая его на составляющие и собирая вновь в виде картин. Правильнее сказать, картинок, поскольку теперь это digital, цифровая графика.

Вообще иллюстратор – это «враг» писателя и его лучший друг одновременно, потому что никто так не читает текст, как иллюстратор. Он видит насквозь все его несовершенства и проблемные места. Среднестатистический читатель прочел и дальше пошел, а иллюстратор по нескольку раз возвращается, пока он это всё не начинает чувствовать кончиками пальцев. «Вот тут ему слов не хватило! А, он же повторяется здесь!». Книга как художественный арт-объект – это совместный труд автора текста, иллюстратора, полиграфиста.

– Как вы в Польше-то оказались? Не распределили же вас туда?

– Распределили меня в Сибай, где я, как и положено, три года отработал заместителем главного архитектора города. Застой как раз тогда был. Тоска такая!.. И я пошел ещё в художественную школу преподавать, точнее сказать, в филиал художественной школы, где учились детдомовские дети. Там тоже все по-башкирски говорили, как в уфимском интернате № 1 в моём детстве, а я уже сам по-башкирски разговариваю хуже, чем они! Смешно было. Преподавал там год с удовольствием. Приятно, что ученики помнят до сих пор, пишут. У, какие там дети талантливые были! Я так удивился! Даже не знал, что дети могут быть такими талантливыми!

В Сибае же стал дома книги рисовать. Надо сказать, тянуло меня к этому с самого детства. Благодаря родителям, я всегда был книгами окружен самыми разными, от башкирского эпоса до русской и зарубежной классики. Когда читал, мне обычно или иллюстрации не нравились, или, если их вообще не было, хотелось самому нарисовать. По прошествии этих трех сибайских лет я даже поехал в Москву для того, чтобы поступить на заочное отделение полиграфического института, но как-то не сложилось. Я не стал упираться – у меня уже к тому времени книги выходили!

Первой моей книгой была «Северные Амуры» – раскраска для детей. Ее очень многие помнят, как выяснилось. Потом – «Индейцы Северной Америки», потом еще для Москвы кучу книг сделали. Тогда тиражи были по полмиллиона! Став иллюстратором, я архитектором остался, хоть давно и не работаю по специальности. Бывших разведчиков, говорят, не бывает, вот и бывших архитекторов – тоже.

– Такое мировосприятие?

– Да! Это в крови. Я, когда иллюстрирую, сразу думаю о том, где восток, где запад, пути подъезда… Так вот, про Польшу. Как-то поехал я к однокласснику, который на польке женился, в гости. Зашел там в издательство, говорю: «Я – иллюстратор!». Они заинтересовались, предложили выполнить иллюстрации к «Оловянному солдатику». Пошел, купил краски, бумагу, отиллюстрировал очень быстро. Так увлекся, что сделал объемный макет книги. Ну, вы знаете, когда детская книга открывается, а на развороте появляется объемное изображение благодаря вырубке. Принёс. Им так понравилось, что они меня пригласили работать!

– А если бы сосед с тонким художественным вкусом не увидел вашу лошадь на асфальте? А если бы одноклассник не женился на польке?

– Я думаю, всё равно произошло бы то, что произошло. Помню, как еще в художественной школе мне показали архитектурную отмывку. Подумал: «У меня же не хватит терпения…».

– Но уже тогда зацепило?

– Да. Так что тут я абсолютно уверен. Всё равно бы к иллюстрации пришёл, как ни крути.

– Насколько издательства сейчас учитывают ваши предпочтения, ваш круг интересов?

– Я же член военно-исторического клуба «Любизар – Северные Амуры»! В нашем башкирском конном полку я – кашевар. Давно принимаю участие в реконструкциях, в том числе в самых масштабных и в разных уголках земного шара. Вот сейчас новые колчаны делаем. Благодаря Интернету меня находят заинтересованные издательства. Турки на меня недавно вышли, сейчас голландское издательство обратилось ко мне.

– Как это – новые колчаны делаем?

– Я проектирую старинное оружие, а мой друг, «гаскаровец» Рафаэль Амантаев, его потом изготавливает. Я и старинную одежду, и обувь проектирую. Когда работаешь с реконструкцией, не всегда есть гравюры, и, даже если есть, не всегда они правду говорят. Иногда больше из текстов находишь, особенно мелочи, казалось бы, детали.

Еще, к примеру, мы видим на исполнителях ансамбля народного танца имени Файзи Гаскарова башкирские костюмы, привыкли к таким. Но существовал и военный мундир второй половины XIX века, а мы его не знаем! У меня есть мечта сделать реконструкцию башкирского военного мундира второй половины XIX – начала XX веков. Не только 1812 года, а в динамике, показать, как он изменялся в дальнейшем.

– А в какой момент возникло это ваше увлечение реконструкцией?

– Сразу.

– С того момента, как вы малиновый танк нарисовали?

– Я думаю, да.

– Как вы оцениваете проект «Любимые художники Башкирии»?

– Мне, по сути, неважно, кто на первом месте, кто на десятом. Мне важно, что я увидел на одном интернет-ресурсе столько замечательных талантливых людей! Кроме того, согласен с Андреем Мироновым, который в свое время сказал, что выступает на сцене не для тех, кто сидит в зрительном зале, а для тех, кто стоит за кулисами. По-настоящему ценно, когда тебя коллеги оценили! Прекрасный проект! И спасибо организаторам!

Текст: Елена Синицына
«Любимые художники Башкирии», книга 1, серия «Земляки», стр. 72-76

#ЛюбимыеХудожникиБашкирии #Мастера #АзатКужин
#Художники #Живопись #Графика