Работы художника находятся в собраниях музеев и картинных галерей: БГХМ им. М.В. Нестерова (Уфа), Государственной Третьяковской галерее (Москва), Государственном Русском музее (Санкт-Петербург), Государственном музее-заповеднике С.А. Есенина (с. Константиново Рязанской области РФ).

Глядя на эпические пейзажи Александра Бурзянцева, не можешь отделаться от ощущения, что вся природная уральская мощь – грандиозное сцепление гор, лесов, небес, водной поверхности и человеческого жилья – увидено и изображено даже не с высоты птичьего полета, а посредством многоугольного, панорамного зрения какого-то чудесного доброго исполина, при всем детальном реализме изображаемого. Действительно, только гигант мог так видеть природу, ее таинственное образное целое, одновременно великое и мимолетное. Художник, плоть от плоти этой земли, уроженец не только деревни Балакар Зилаирского района Башкирии, но – смотри шире – всего Южного Урала, по его собственному утверждению. «Мастер с широким письмом, широкой натурой русского человека» – так назвал его собрат по кисти и друг Борис Домашников.

Но поэзия с детства витала над Александром: и в окружающей его суровой и великолепной деревенской природе, и дома. В семье сельских интеллигентов (отец был конторским служащим, погиб под Сталинградом в 1943-м, а мама – сельская учительница, мастерица рукоделия) всегда звучали стихи Пушкина, Лермонтова, Некрасова. Мальчиком он рисовал иллюстрации к сказкам Пушкина, уже тогда перенося на бумагу поэтические образы. Страсть к рисованию была настолько сильной, что в 1946 году он уехал из деревни в «большую жизнь» и, после нескольких провальных попыток поступить в Ростовское и Ленинградское художественные училища, был принят в Пензенское, которое и окончил с отличием в 1951 году. Дипломной работой Бурзянцева стала композиция «Пушкин в Михайловском»; красота среднерусского пейзажа с лесом, полем и церковной маковкой вызвала похвалу его любимого учителя – Ивана Силыча Горюшкина-Сорокопудова. Александру повезло с учителем. Преподаватель живописи с 1908 года, ученик Репина и чуткий, но строгий педагог, он учил «не ремеслу, а духу», как писал Бурзянцев в дневнике. Позже, уже работая в Худфонде Уфы, в 1952 году, во времена сомнений и жажды духовного совета, он даже ездил к старому учителю под Пензу, и их общение, длившееся почти сутки, стало настоящим откровением: стихи, рассказы о мастерской Репина, где тогда занимались такие корифеи, как Б. Кустодиев, К. Сомов, Н. Фешин. Старый мастер не поучал, просто показывал свои картины, читал стихи. «Уехал окрыленный, взбудораженный, с желанием работать», – вспоминал Александр Данилович. Поэзия и беседа с мастером стали основными двигательными факторами, Бурзянцев словно заново переосмысливал и открывал поэтические пейзажи Нестерова и Левитана, вырабатывая свой стиль, «возился» с композицией, цветом и формой. Появились первые успехи на выставках, и это вселило ещё большую уверенность в выборе творческого – жизненного – пути.

Нетронутый покой полей, гор и лесов там мирно соседствует с новорожденными новостройками и ЛЭП, растут приметы индустриального пейзажа, и сквозь пафос созидания не слышна еще тревога от вторжения беспощадной технотронной цивилизации; еще жива самобытная дореволюционная архитектура тех мест, заводики и мосты через прелестные речушки, старые храмы и хутора, их органичное вплетение в дикую природу и историческая ценность, не описанная еще в полной мере. Из поездок привозился огромный этюдный материал, в мастерских выливавшийся в картины («Сим – городок»,1959 г.; «На реке Бианке», 1960 г.; «Ветер с Урала», 1957 г. и многие другие полотна). На них ясно видно, как начинает дышать, разворачивается плоскостями и планами, изливается напевной плавностью линий и цветовыми радостными каскадами могучий стиль художника, говоря по-есенински: «буйство глаз и половодье чувств». Удивительны его интуитивное знание природы, панорамное видение, словно на бреющем полете позволяющее наблюдать весь окаём места с узнаваемыми до боли деталями, составляющими очарование пейзажа; живительный необъятный простор, на котором умещается целая гамма различных чувств, словно сама земля-матушка движется навстречу зрителю.

Произведения этого периода искусствовед Валентина Сорокина назвала «уральским сказом».

«Магическая сила полотен Бурзянцева – в его умении показать сопряжение времен, сливающихся в единый гармоничный мир», – писала она. Художник «сопрягал» окончательные варианты картин уже дома, из этюдов и набросков, слагая их как стихи. «Придумывать не умею, – говорил он, – но этюд иногда перерабатываю так, что не узнаешь».

Его любимый Есенин утверждал, что «стихами можно рисовать», а сам Бурзянцев непостижимым образом превращал живопись в поэзию.

Еще ярче разгорается радостный, зоркий талант. Любовь к старинной архитектуре, к «куполам» (во времена неверия в Бога), глубокое уважение к родной истории звучат и в переделкинском цикле работ («Храм в Переделкино», 1969 г.). В конце 60-х манера письма Бурзянцева становится еще более экспрессивной, более условно-формальной, хотя в один и тот же отрезок времени автор мог создавать совершенно разные по стилю картины. В Третьяковской галерее хранится его картина «Минута молчания», 1987 г. (на смерть Ленина). Она замечательна в колористическом отношении, напряженно драматична и, по мнению искусствоведа Л. Ртищевой, является одной из вершин творчества художника.

В 1970 году Александр Данилович неожиданно едет на родину Есенина.

«Целую недею не мог писать, только смотрел. Побывав в Константиново, я вижу стихи Есенина. В его поэзии меня привлекло, оказалось близким восприятие им природы, живой и очеловеченной».

Строчками стихов любимого поэта названы работы «Синий звон», «Я вернусь…». Не пытаясь построчно иллюстрировать поэта, он передавал дух и палитру тех благословенных мест, где «далеко сияют розовые степи, широко синеет тихая река…». Таким же близким по духу стал для него башкирский писатель Мустай Карим, дружбой с которым художник очень дорожил. На родине поэта, в деревне Кляшево Чишминского района, где гостил Александр Данилович, было написано много интересных и проникновенных работ, составивших серию «Кляшево – родина М. Карима» (1987–1988 гг.).

В последнее десятилетие жизни художник много времени посвящал и пейзажам старой Уфы, которую очень любил, и, несмотря на полное сходство улочек, церквей, оврагов и холмов нашего старого города с оригиналами (большей частью, увы, уже исчезнувшими), в них ярко проявился его талант импровизатора и «композитора», где целью ставилось настроение «души каждого уголка» («Сутолока», «Улица Бехтерева», «Ледоход», «Здесь учился С.Т. Аксаков», «Посадская улица», «Покровская церковь» и многие другие работы).

Трудно уместить в одну статью фигуру такого исполинского, шаляпинского масштаба (недаром А.Д. Бурзянцев собрал редкую фонотеку записей Ф.И. Шаляпина, выразителя мощи народного духа). Творчество Александра Бурзянцева не изучено, не разгадано даже наполовину, а наследство он оставил огромное: великий труженик и жизнелюб, фантазер и романтик, точно названный своими почитателями «апостолом добра и красоты».

Текст: Эльвира Каримова,
«Любимые художники Башкирии», книга 1, серия «Земляки», стр. 143-147

#ЛюбимыеХудожникиБашкирии #Легенды #АлександрБурзянцев
#Художники #Скульпторы #Фотографы #МастераДПИ
#Живопись #Графика #Каллиграфия #Скульптура
#Фотография #ДекоративноПрикладноеИскусство